Дело в том, что как-то раз, когда раздалась команда остановиться, я от
неожиданности как стоял, так и сел – прямо в лужу с ледяной водой, доходившей
мне выше колен. Поэтому-то Че, правда несколько иронично, и справился о моем
здоровье. С чего это вдруг человеку садиться в лужу? Но Че знал (это записано в
"Дневнике"), что после ранения, полученного в бою 26 числа, я потерял много
крови. Лекарств не было. Мне в рану вылили содержимое единственной ампулы
пенициллина – вот и все лечение. Это помогло ненадолго, и если бы не креолин...
Когда нужно было преодолевать препятствия на этой адской земле, первыми шли на
самых трудных участках Инти и Урбано. Они бросали веревку, меня привязывали и
тянули вверх, потому что правая рука у меня бездействовала, а в левой я держал
винтовку и транзистор Коко – оставшаяся о нем память.
Че смотрит на
меня: кажется, я не так уж плохо выгляжу, несмотря на рану,– и говорит:
– Ты можешь идти в разведку?
– Конечно, могу, Фернандо,– отвечаю
я.
- Послушай, Бени,– говорит Че,– ты должен провести разведку по всему
фронту и постараться определить расположение противника. Нам надо знать самое
слабое место в их рядах и постараться ночью вырваться из окружения. Мы должны
прорваться любой ценой, сделать это надо ночью, но сначала необходимо хорошенько
изучить расположение их войск и определить наименее Укрепленный участок, на
котором мы и будем действовать. Понимаешь?
- Понимаю, Фернандо.
– Обстановка становится все более критической, и мы должны уйти отсюда
во что бы то ни стало. С тобой пойдет Пачо.
- Хорошо.
- Это не
все. Может быть, стоит послать еще кого-нибудь?
- Да, было бы неплохо.
– Кому, по-твоему, можно поручить обследовать этот район?
-
Паблито и Урбано.
- Хорошо, но им нужны напарники.С Урбано пойдет Ньято,
а с Паблито...
- А, черт! – восклицаю я.– У Паблито же сломана нога...
- Действительно,– говорит Фернандо.– Тогда вместо Паблито пойдет Анисето
и с ним Дарио.
За прошедшие месяцы Че хорошо изучил людей, которых не
знал раньше.
Поэтому он назвал Анисето, проявившего себя хорошим
разведчиком. Дарио из-за своих ребяческих выходок, с которыми нам еще предстоит
столкнуться, не вызывал полного доверия, но это был тот случай, когда могла
пригодиться его недюжинная физическая сила – ведь разведчик должен быть
физически выносливым, ловким, должен обладать быстрой реакцией.
Че
послал за выделенными товарищами. Мы собрались, и он объяснил нашу задачу. В
разведку ушли тремя парами. Мы с Пачо отправились в правое ущелье, Анисето и
Дарио – в среднее, а Урбано и Ньято – в левое.
Че вернулся к оставшейся
группе. Их было десять, он – одиннадцатый. На перекрестке трех ущелий он решил
сделать привал. Мы с Пачо прошли метров пятьсот, как вдруг вдали, на верху
склона, увидели очертания человеческой фигуры. Было еще очень рано. Поэтому
сначала, увидев, что какой-то человек встал и пошел к вершине горы, мы решили,
что это крестьянин, направляющийся в Пукара, ближайшую деревню. Мало-помалу вся
гора заполнилась людьми. Мы плохо различали их в утренних сумерках, но и так
было ясно, что все они не могут быть крестьянами, идущими в Пукара.
Солнце начало всходить. Солдаты, сидевшие в засаде, замерзли, поэтому
теперь искали освещенные солнцем участки, чтобы погреться в его первых лучах.
Это была целая колонна солдат. Они расположились полукругом на вершине
склона. Удачно расположились, ничего не скажешь. Видно, их командиры знают, что
делают.
Так, спрятавшись в кустарнике среди камней, мы с Пачо просидели
около часа, наблюдая за противником и стараясь найти хоть малейшую брешь в их
расположении, но напрасно. Здесь прорваться невозможно.
Из нашего
укрытия были хорошо видны два других ущелья, куда ушли Урбано, Ньято, Анисето и
Дарио. Мы внимательно осмотрели их, чтобы доложить Че.
Мы вернулись
приблизительно через час с сообщением, что, во-первых, вся местность оцеплена
солдатами; во-вторых, ущелье, которое мы обследовали, резко углубляется, спуски
сложные, склоны крутые, в конце ущелья – высохший водопад. Наверху находится
ранчо, но людей не видно, солдат тоже. Центральное и левое ущелья тесно
сходятся. Вся вершина занята правительственными войсками.
Че немедленно
посылает связных к двум разведгруппам с приказом вернуться. Через некоторое
время мы снова собираемся вместе, все семнадцать. Че предлагает спрятаться
где-нибудь и спокойно дождаться ночи, когда можно будет попытаться прорвать
окружение.
Оставаться дольше в этом месте означало, что рано или поздно
враг обнаружит нас.
Другого выхода нет, поэтому ночью надо выходить из
окружения. Это приказ Че.
Днем решаем отсидеться в самом глубоком ущелье
Юро, которое обследовали мы с Пачо.
На месте слияния ущелий Че
организовал засаду из четырех человек: Антонио, Пачо, Артуро и Вилли. Мы
расположились в ущелье Юро метрах в пятидесяти от них.
В 8 часов утра Че
приказывает мне подняться по правому склону, спрятаться там и в течение дня
вести наблюдение за перемещениями противника. На этом склоне росло единственное
на всю местность дерево, правда засохшее, но с пышной кроной. Лучшего места для
наблюдательного пункта не придумаешь. Со мной идут Инти и Дарио.
Это
дерево росло почти на верху склона, метрах в пятнадцати – двадцати от того
места, где расположился Че с основными силами. Какое из кубинских деревьев оно
напоминает? Пожалуй, хагуэй... да, именно хагуэй. Его ствол был ненамного шире
человека, поэтому для того, чтобы спрятаться всем троим, мы делали так: пока
один вел наблюдение, двое других сидели, прислонившись к дереву, скрючившись,
буквально между ног наблюдающего.
Несколько дней мы почти не спали,
поэтому дежурили по очереди, чтобы хоть немного вздремнуть. Мы – это Инти и я,
потому что нельзя было доверить наблюдение такому безответственному парню, как
Дарио. Если бы ему вдруг захотелось покурить, то ему ничего не стоило бы пойти
стрельнуть сигарет у солдат и, как будто это так и надо, заодно сообщить им, что
хочет преподнести сюрприз своим ребятам и угостить их, когда проснутся,
сигаретами. От Дарио можно было ждать любой глупости!
Но так как он
всегда шел – или хотел идти – в строю рядом со мной, Че и послал его вместе со
мной на задание. Поэтому мы с Инти не доверяли ему наблюдение.
Я дежурил
на наблюдательном пункте, как вдруг заметил странное перемещение в лагере
противника. До этого солдаты были заняты оборудованием лагеря. Теперь же они
осторожно двигались по направлению и нам.
Я тотчас же в полный голос
сообщил об этом Че. Солдаты были еще на таком расстоянии, что не могли слышать
нас, а Че, как я говорил, находился метрах в пятнадцати от нас. Он спросил, в
каком направлении они перемещаются, и я ответил, что они со всех сторон
двигаются к нам. Это сообщение не встревожило Че. Ни один мускул не дрогнул на
его лице. Мы знали, что он умеет сохранять спокойствие даже в самые критические
моменты.
Я прочитал в глазах Че немой вопрос и высказал предположение,
что противник, должно быть, заметил Анисето и Дарио, когда они ходили в
разведку.
Я видел, как они чуть не столкнулись с солдатами.
Но я
ошибся. Позднее мы узнали, что нас видел и выдал войскам сын алькальда деревни
Ла-Игера (помните запись в "Дневнике" Че о том, что мы здорово наследили в
ущелье, где были крестьянские посадки картофеля). Че приказал внимательно
следить за продвижением противника. Когда солдаты приблизились на расстояние
трехсот метров, я снова сообщил: "Они подходят, Фернандо". Он знаком показал,
чтобы я продолжал наблюдать. Я неподвижно следил за тем, как противник заходит
справа, окружая нас. Около 11, стараясь говорить как можно тише, я передал Че,
что солдаты уже находятся метрах в ста и теперь могут меня услышать.
Я
не мог пойти к Че сам или послать с донесением кого-то из товарищей: стоило
выйти из-за дерева, как мы оказывались на виду у противника.
Никогда не
забуду, как росло наше напряжение. Наше состояние легко было понять. Мы видели,
как цепи солдат с убийственной медлительностью, естественной для людей,
прекрасно осведомленных о нашем расположении и понимающих, что столкновение
неизбежно, приближаются к нам. А мы занимаем позицию, во всех отношениях
невыгодную для ведения боя.
Соотношение сил просто чудовищное:
приблизительно три тысячи солдат против семнадцати человек, из которых Помбо,
Пачо и я ранены; у Паблито сломана нога; Чино, Эустакио и еще двое боливийцев,
врач и сам Че больны. Все, ну решительно все против нас. Мы уже едва
осмеливаемся дышать.
Я смотрю на Че и вижу, что, несмотря ни на что, он
совершенно спокоен. Он отдает мне приказ – последний приказ, и вижу я его тоже в
последний раз. На его лице не заметно ни тени волнения. Он говорит обычным
голосом, с расстановкой, необычайно спокойно. По крайней мере мне так показалось
тогда, в те незабываемые минуты. Он сказал, что все в порядке, что я должен
любой ценой удержаться на своей позиции и первым не стрелять, отвечать только на
огонь противника. Но и в этом случае следует учитывать, стреляют ли они вслепую,
прочесывая местность, или действительно обнаружили нас. Если стреляют вслепую,
то не отвечать, чтобы не обнаружить себя. Че приказал во что бы то ни стало
удержать занимаемую нами позицию, так как отходить удобнее по правому ущелью,
используя преимущества его рельефа.
Я знал, что Че спокоен: опытный
партизан никогда не думает о смерти. Думать о смерти значит думать о поражении,
а партизан не имеет права думать о поражении.
