Ни в Сьерре, ни в
Лас-Вильясе, ни в одном бою мне ни разу не приходила в голову мысль о том, что
меня убьют. Наоборот, я всегда знал, что убивать буду я. Буду стрелять и
уничтожать врага. В те минуты я думал о том, что рядом с Че я был всего лишь
учеником. И не только я, все мы считали себя его учениками. Сам
главнокомандующий Фидель назвал Че непревзойденным мастером ведения партизанской
войны.
И вот теперь Че, спокойный как никогда, отдает мне последние
приказы и прикидывает, где лучше всего прорвать окружение, да так, чтобы нанести
противнику ощутимые потери (в своем "Дневнике" Че отметил, что, кроме боя 26
сентября, мы всегда наносили противнику большие потери) и отойти на более
выгодные боевые позиции. Еще никогда мы не были в столь безвыходном положении.
Принято считать, что бой начался в час дня. Мы с Инти, следя за временем
перемещения противника, то и дело посматривали на часы. Последний раз я взглянул
на них, когда стрелки показывали 11.30 утра. Именно в этот момент я услышал, как
солдаты закричали: "Они в этом ущелье!"
Мы спрятались за дерево:
я стоял впереди, Инти прислонился к дереву, а Дарио устроился между ног, моих и
Инти. Мы приготовились к бою. Земля вдруг задрожала, как будто тысячи
разъяренных диких зверей сорвались с места и несутся на нас.
Солдаты
открыли плотный огонь по тому месту, где находился Че с товарищами.
Рвущиеся гранаты, оглушительный треск пулеметов, несмолкаемый грохот
ружейных залпов и минометных выстрелов,– вся эта лавина смерти обрушилась на то
место, где мы оставили Че, метрах в двадцати пяти – тридцати от нас. Вдруг
какой-то солдат крикнул: "Одного убили!" Я обернулся и увидел, что это Анисето.
Я приставляю карабин М-2 к левому плечу (вы помните, что правое –
раненое, но я хорошо стреляю с обеих рук) и беру на прицел капитана,
командующего силами противника. Надо выполнять приказ Че, раз они обнаружили
отряд. И убили Анисето...
Стреляю и убиваю капитана. Он падает перед
своими солдатами, что вызывает их откровенное удивление, так как со дна ущелья,
по которому они стреляли, трудно вести прицельный огонь. Я и дальше
придерживаюсь этой тактики: замечаю, кто принимает командование вместо капитана,
убиваю его, и это вносит замешательство – потеряв командира, солдаты начинают
стрелять беспорядочно.
Выстрел за выстрелом я расстрелял все тридцать
патронов магазина и три, которые нашел в карманах. У Дарио и Инти были тяжелые
винтовки "гаранд". Стрелять из них с раненым плечом, да еще из такого
невыгодного положения я не мог. Кроме того, патроны "гаранда" не подходили к
моему карабину.
Я старался стрелять одновременно с солдатами. Звук моего
выстрела совпадал со звуками их залпов, поэтому нас не могли обнаружить, что
давало нам некоторое преимущество. Я стрелял по солдатам, спускавшимся по
противоположной стороне ущелья, метров с тридцати, то есть они были в пределах
досягаемости моих выстрелов. Это было невероятно. Солдат за солдатом падал после
моего очередного выстрела, а противник никак не мог сообразить, что стреляют с
противоположного склона, а не со дна ущелья. Что же они предприняли? Стараясь
занять позиции для защиты от огня снизу, они подставили под прицел моего
карабина свои тылы и тем самым облегчили мою задачу.
Убитые солдаты
скатывались со склона на дно ущелья. Как всегда, я стрелял по корпусу, чтобы уж
наверняка. Но два или три раза мне пришлось выстрелить вторично, потому что
сначала я только ранил солдата, а раненый человек, как и зверь, становится еще
более опасным. Он изо всех сил борется со смертью. Это хорошо знают охотники на
тигров и других диких зверей. Поэтому надо стрелять наверняка с первого раза. Но
из карабина М-2 с его маленькими пулями трудно сразу попасть. Из "гаранда" легче
вести прицельный огонь, но держать винтовку одной рукой невозможно.
Бой в
ущелье Юро запомнился мне как самый кровопролитный из всех партизанских боев, в
которых мне приходилось участвовать как на Кубе, так и в других местах.
Неравенство сил было громадным: против нас бросили пять батальонов солдат,
отряды рейнджеров, которые стойко держались и продолжали драться даже раненые.
Впоследствии станет известно, как наши товарищи, навеки обессмертившие себя, во
главе со своим героическим командиром дрались со свойственным им мужеством.
Герои Сьерры и освободительной войны на Кубе, закаленные в десятках боев, плечом
к плечу с другими бойцами, на протяжении одиннадцати месяцев демонстрировавшими
свою выдержку, сражались так, как это умеют делать только люди, борющиеся за
правое дело.
Так и должен был сражаться интернациональный отряд,
сформированный и руководимый Че.
Условия местности мешали нам больше, чем
численное превосходство противника, не говоря уже о перенесенных лишениях,
голоде, жажде, постоянном недосыпании, отсутствии белковой пищи, одежды,
медикаментов для больных и раненых. В тот момент только девять из семнадцати
были по-настоящему боеспособны.
